Just fear me, love me, do as I say and I will be your slave.
Автор: Herr Fuchs
Фандом: Bleach
Название: Особая музыка
Персонажи: Тосен Канаме, Хисаги Шухей
Рейтинг: NC-17
Жанр: PWP
Пейринг: Тосен Канаме/Хисаги Шухей
Публикация: только с разрешения автора
От автора: Написано в подарок.
читать дальшеГоворят, что у слепых очень чуткие пальцы – в конце концов, они заменяют зрения. Лёжа под Тоусеном, сейчас он готов признать справедливость этого утверждения.
В личных комнатах капитана царит сумрак, ведь Канаме не нужен свет, и всегда пахнет благовониями – но не тонким, едва уловимым ароматом, который так популярен среди аристократии, а курительными палочками. Кажется, мода на них идёт то ли из Индии, то ли из Китая, Хисаги запамятовал, но Тоусену почему-то нравятся резкие или пряные запахи. Казалось бы, наделённый более совершенным обонянием, чтобы компенсировать слепоту, Канаме должен был бы избегать такой крайности… это странно. Многое кажется Хисаги в своём капитане странным. То, как он спокойно ориентируется в незнакомых местах, не полагаясь на зрение. То, как он разливает чай, касаясь кромки чашки подушечкой пальца. То, как использует реяцу…
- Так хорошо, Хисаги? – голос Тоусена течёт патокой, вязким мёдом и не хочется ни думать, ни двигаться, ни отвечать, потому Шухей только расслабленно вздыхает, зная, что капитан всё поймёт правильно.
Ладони у Канаме горячие. Они скользят по спине лейтенанта, пальцы разминают каждый мускул, изгоняя усталость из мышц, втирая ароматное масло, душно пахнущее иланг-илангом. Наверно, они с капитаном составляют удивительно резкий контраст, но в темноте комнат нет никакой возможности этот самый контраст наблюдать… Хисаги учится воспринимать мир так, как этого хочет Тоусен – тактильно, обонянием и на вкус. Если закрыть глаза, то можно, кажется, раствориться в этой тьме, что живёт за оградой ресниц, в первобытной тьме, наполненной пряными ароматами и горячими касаниями…
Тоусен забавляется – он прижимает ладони к тёплой коже, медленно приподнимает, и Шухей чувствует исходящее от них тепло. Жар. А потом приходит и пульсирующая реяцу, обволакивающая и откровенная, каждое прикосновение которой заставляет сердце трепыхаться беспомощно где-то в районе горла… когда капитан сделал так в первый раз, Хисаги хватал воздух губами, как выброшенная на берег рыба. Теперь он привык и податливо расслабляется под горячими и требовательными накатами духовной энергии своего капитана. Это самое томительное – не прикосновения, а предощущения прикосновений. Когда всё тело, будто превратившись в чуткий прибор, улавливающий легчайшее дуновение воздуха, дрожит от напряжения, а потом приходил горячая волна, которая сбивала бы с ног, если бы лейтенант и так не лежал…
Тосен слеп, но знает тело Шухея гораздо лучше, чем зрячий – тактильно. Порой ему кажется, что он мог бы изваять точную копию Хисаги по памяти, но статуя не будет так дышать, вздрагивать, постанывать едва слышно от удовольствия, которое дарит реяцу Канаме… Тосен кладёт ладонь на крестец Шухея, не надавливая, а скорей чтобы дать понять, что он здесь, и замирает. Реяцу накатывает, как волны в прибой – ударяет по пяткам, скользит выше, по лодыжкам вверх, омывает ягодицы, спешит, торопится по спине к плечам, и, наконец, просачивается сквозь волосы лейтенанта. Хисаги чувствует, как эти невидимые волны огибают ладонь капитана, и это совсем уж как в воде, но только разве может вода дарить такие ощущения?
Однако размышлять об этом нет уже времени, потому что реяцу возвращается, но на этот раз медленно обволакивает лицо – на долю секунды у Шухея мелькает паническая мысль, что он сейчас задохнётся – и требовательно трётся о губы, заставляя их зудеть, как от поцелуев, покалывать… Сдаваться капитану легко и приятно, Хисаги раскрывает губы – и будто язык вонзается в его рот, терзает так сладко и долго, что Шухей забывает о времени.
А, тем временем, Тосен не останавливается на достигнутом. Заняв лейтенанта поцелуем, он направляет реяцу дальше, скользит невидимыми волнами по спине, там, где недавно скользили его пальцы. Разве удивительно, что массаж перерос в это? Не в первый раз – и, милостью Ками, не в последний, Тосен истово на это надеется. Душное облако накрывает Хисаги – и реяцу капитана везде. Словно тысячи горячих ртов оставляют свои голодные поцелуи на теле, тысячи ловких и умелых языков прокладывают влажные дорожки по вздрагивающему телу… Тосен недвижим. Он дышит спокойно и ровно, как при медитации, его ладонь всё так же на крестце Шухея – и Канаме чувствует, как вздрагивает лейтенант. Пропахшую маслом иланг-иланга тьму наполняет стон Хисаги – это реяцу сосредоточилась в его паху, проникла между ягодиц, словно неведомое растение. Тонкий кончик и постепенно расширяющийся стебель, трепещущий внутри, танцующий и извивающийся в его теле.
- Тайчо… тайчо, пожалуйста… - ему сложно говорить, рот заполняет сладость, но сердце бьётся так, будто стремиться разломать грудную клетку.
- Мм… - Канаме издаёт низкий звук, будто вибрирует где-то струна. В этом смешались и ласка, и удовольствие, и лёгкое недоумение – как, неужели так скоро, Хисаги? Шухей, поднимаясь на колени, яростно кивает – будто Тосен может это увидеть, и подаётся то вперёд, в горячий и влажный круговорот реяцу, что вихрится вокруг члена, то назад, насаживаясь глубже и плотней…
- Ты дрожишь, - с улыбкой замечает капитан и его ладонь, наконец, скользит вниз. Шухею нравится, что он не обратился ни по имени, ни по фамилии. Есть в этом что-то безликое и одновременно интимное, только их тайна, секрет – горячий, пахнущий иланг-илангом, одуряюще сладкий секрет. Вспомнив и перефразируя высказывание Киры, Хисаги признаёт: что происходит в девятом отряде, остаётся в девятом отряде.
Сильные и длинные пальцы Тосена легко входят в Шухея, скользнув между ягодиц таким мучительно медленным жестом, что Хисаги уже готов рычать. Это сводящее с ума ощущение – теперь внутри не только дрожащая и горячая реяцу, но и настоящие, ловкие, умелые пальцы Канаме. Он хорошо знает своего лейтенанта – снаружи и изнутри – и без труда находит нужное место.
- Пожалуйста… пожалуйста… - шепчет Шухей, задыхаясь, но реяцу, что вихрилась только что в паху, сжимается кольцом у основания члена, запрещая телу получить разрядку, а ласки не прекращаются. Разум Химаги плывёт. Он всегда пытается запомнить, как это происходит, но ощущения настолько сильные, что в памяти это остаётся только отрывками, а глубокая тьма вокруг не способствует ясности. Только тактильная память. Только обоняние. Видеть здесь не нужно.
Он понимает, что успел поменять положение, он чувствует ладони капитана на своих ягодицах – Тосен чуть разводит их, чтобы удобней было входить. Хисаги чувствует, как скользит головка члена по ткани – это капитанское хаори и чёрное косоде Тосена, тот так и не разделся – и утыкается в живот, в одежду любовника, изнывая от удовольствия. Следующее – губы капитана на его губах, они чудесным образом не усмиряют покалывание, а только распаляют его и о, как же Шухей хочет кричать… но нет никакой возможности.
И вдруг кольцо реяцу у основания члена исчезает – и Шухея накрывает гигантская приливная волна капитанской силы. Это чёртово цунами, горячее и влажное, и пахнет иланг-илангом, а в рот вливается вязкий мёд, сладкий до потери сознания – Канаме наполняет его рот своей реяцу так же обильно, как и его зад. А сам Хисаги не может ни кричать, ни стонать, он не может ничего. Бьётся в объятиях любовника, как попавшая в паутину бабочка, дрожит и принимает всё, что даёт ему Канаме.
Есть особая музыка, которая очень нравится Тосену. Её исполняет Хисаги – даже не зная об этом. Положив голову на грудь спящего лейтенанта, Канаме слушает, как бьётся его сердце. Эта часть – кода, завершение музыкальной симфонии, которую исполняет Шухей. В ней нет той страсти, что в экспозиции, и нет того предвкушения, что во вступлении… но Тосен любит её.
Фандом: Bleach
Название: Особая музыка
Персонажи: Тосен Канаме, Хисаги Шухей
Рейтинг: NC-17
Жанр: PWP
Пейринг: Тосен Канаме/Хисаги Шухей
Публикация: только с разрешения автора
От автора: Написано в подарок.
читать дальшеГоворят, что у слепых очень чуткие пальцы – в конце концов, они заменяют зрения. Лёжа под Тоусеном, сейчас он готов признать справедливость этого утверждения.
В личных комнатах капитана царит сумрак, ведь Канаме не нужен свет, и всегда пахнет благовониями – но не тонким, едва уловимым ароматом, который так популярен среди аристократии, а курительными палочками. Кажется, мода на них идёт то ли из Индии, то ли из Китая, Хисаги запамятовал, но Тоусену почему-то нравятся резкие или пряные запахи. Казалось бы, наделённый более совершенным обонянием, чтобы компенсировать слепоту, Канаме должен был бы избегать такой крайности… это странно. Многое кажется Хисаги в своём капитане странным. То, как он спокойно ориентируется в незнакомых местах, не полагаясь на зрение. То, как он разливает чай, касаясь кромки чашки подушечкой пальца. То, как использует реяцу…
- Так хорошо, Хисаги? – голос Тоусена течёт патокой, вязким мёдом и не хочется ни думать, ни двигаться, ни отвечать, потому Шухей только расслабленно вздыхает, зная, что капитан всё поймёт правильно.
Ладони у Канаме горячие. Они скользят по спине лейтенанта, пальцы разминают каждый мускул, изгоняя усталость из мышц, втирая ароматное масло, душно пахнущее иланг-илангом. Наверно, они с капитаном составляют удивительно резкий контраст, но в темноте комнат нет никакой возможности этот самый контраст наблюдать… Хисаги учится воспринимать мир так, как этого хочет Тоусен – тактильно, обонянием и на вкус. Если закрыть глаза, то можно, кажется, раствориться в этой тьме, что живёт за оградой ресниц, в первобытной тьме, наполненной пряными ароматами и горячими касаниями…
Тоусен забавляется – он прижимает ладони к тёплой коже, медленно приподнимает, и Шухей чувствует исходящее от них тепло. Жар. А потом приходит и пульсирующая реяцу, обволакивающая и откровенная, каждое прикосновение которой заставляет сердце трепыхаться беспомощно где-то в районе горла… когда капитан сделал так в первый раз, Хисаги хватал воздух губами, как выброшенная на берег рыба. Теперь он привык и податливо расслабляется под горячими и требовательными накатами духовной энергии своего капитана. Это самое томительное – не прикосновения, а предощущения прикосновений. Когда всё тело, будто превратившись в чуткий прибор, улавливающий легчайшее дуновение воздуха, дрожит от напряжения, а потом приходил горячая волна, которая сбивала бы с ног, если бы лейтенант и так не лежал…
Тосен слеп, но знает тело Шухея гораздо лучше, чем зрячий – тактильно. Порой ему кажется, что он мог бы изваять точную копию Хисаги по памяти, но статуя не будет так дышать, вздрагивать, постанывать едва слышно от удовольствия, которое дарит реяцу Канаме… Тосен кладёт ладонь на крестец Шухея, не надавливая, а скорей чтобы дать понять, что он здесь, и замирает. Реяцу накатывает, как волны в прибой – ударяет по пяткам, скользит выше, по лодыжкам вверх, омывает ягодицы, спешит, торопится по спине к плечам, и, наконец, просачивается сквозь волосы лейтенанта. Хисаги чувствует, как эти невидимые волны огибают ладонь капитана, и это совсем уж как в воде, но только разве может вода дарить такие ощущения?
Однако размышлять об этом нет уже времени, потому что реяцу возвращается, но на этот раз медленно обволакивает лицо – на долю секунды у Шухея мелькает паническая мысль, что он сейчас задохнётся – и требовательно трётся о губы, заставляя их зудеть, как от поцелуев, покалывать… Сдаваться капитану легко и приятно, Хисаги раскрывает губы – и будто язык вонзается в его рот, терзает так сладко и долго, что Шухей забывает о времени.
А, тем временем, Тосен не останавливается на достигнутом. Заняв лейтенанта поцелуем, он направляет реяцу дальше, скользит невидимыми волнами по спине, там, где недавно скользили его пальцы. Разве удивительно, что массаж перерос в это? Не в первый раз – и, милостью Ками, не в последний, Тосен истово на это надеется. Душное облако накрывает Хисаги – и реяцу капитана везде. Словно тысячи горячих ртов оставляют свои голодные поцелуи на теле, тысячи ловких и умелых языков прокладывают влажные дорожки по вздрагивающему телу… Тосен недвижим. Он дышит спокойно и ровно, как при медитации, его ладонь всё так же на крестце Шухея – и Канаме чувствует, как вздрагивает лейтенант. Пропахшую маслом иланг-иланга тьму наполняет стон Хисаги – это реяцу сосредоточилась в его паху, проникла между ягодиц, словно неведомое растение. Тонкий кончик и постепенно расширяющийся стебель, трепещущий внутри, танцующий и извивающийся в его теле.
- Тайчо… тайчо, пожалуйста… - ему сложно говорить, рот заполняет сладость, но сердце бьётся так, будто стремиться разломать грудную клетку.
- Мм… - Канаме издаёт низкий звук, будто вибрирует где-то струна. В этом смешались и ласка, и удовольствие, и лёгкое недоумение – как, неужели так скоро, Хисаги? Шухей, поднимаясь на колени, яростно кивает – будто Тосен может это увидеть, и подаётся то вперёд, в горячий и влажный круговорот реяцу, что вихрится вокруг члена, то назад, насаживаясь глубже и плотней…
- Ты дрожишь, - с улыбкой замечает капитан и его ладонь, наконец, скользит вниз. Шухею нравится, что он не обратился ни по имени, ни по фамилии. Есть в этом что-то безликое и одновременно интимное, только их тайна, секрет – горячий, пахнущий иланг-илангом, одуряюще сладкий секрет. Вспомнив и перефразируя высказывание Киры, Хисаги признаёт: что происходит в девятом отряде, остаётся в девятом отряде.
Сильные и длинные пальцы Тосена легко входят в Шухея, скользнув между ягодиц таким мучительно медленным жестом, что Хисаги уже готов рычать. Это сводящее с ума ощущение – теперь внутри не только дрожащая и горячая реяцу, но и настоящие, ловкие, умелые пальцы Канаме. Он хорошо знает своего лейтенанта – снаружи и изнутри – и без труда находит нужное место.
- Пожалуйста… пожалуйста… - шепчет Шухей, задыхаясь, но реяцу, что вихрилась только что в паху, сжимается кольцом у основания члена, запрещая телу получить разрядку, а ласки не прекращаются. Разум Химаги плывёт. Он всегда пытается запомнить, как это происходит, но ощущения настолько сильные, что в памяти это остаётся только отрывками, а глубокая тьма вокруг не способствует ясности. Только тактильная память. Только обоняние. Видеть здесь не нужно.
Он понимает, что успел поменять положение, он чувствует ладони капитана на своих ягодицах – Тосен чуть разводит их, чтобы удобней было входить. Хисаги чувствует, как скользит головка члена по ткани – это капитанское хаори и чёрное косоде Тосена, тот так и не разделся – и утыкается в живот, в одежду любовника, изнывая от удовольствия. Следующее – губы капитана на его губах, они чудесным образом не усмиряют покалывание, а только распаляют его и о, как же Шухей хочет кричать… но нет никакой возможности.
И вдруг кольцо реяцу у основания члена исчезает – и Шухея накрывает гигантская приливная волна капитанской силы. Это чёртово цунами, горячее и влажное, и пахнет иланг-илангом, а в рот вливается вязкий мёд, сладкий до потери сознания – Канаме наполняет его рот своей реяцу так же обильно, как и его зад. А сам Хисаги не может ни кричать, ни стонать, он не может ничего. Бьётся в объятиях любовника, как попавшая в паутину бабочка, дрожит и принимает всё, что даёт ему Канаме.
Есть особая музыка, которая очень нравится Тосену. Её исполняет Хисаги – даже не зная об этом. Положив голову на грудь спящего лейтенанта, Канаме слушает, как бьётся его сердце. Эта часть – кода, завершение музыкальной симфонии, которую исполняет Шухей. В ней нет той страсти, что в экспозиции, и нет того предвкушения, что во вступлении… но Тосен любит её.
@темы: моё, творчество, Bleach