Пусть будет здесь. Из группы в контакте, посвящённой Роммелю.
30 сентября 1942 года в результате технической неисправности самолета погиб знаменитый немецкий см Ханс-Йоахим Марсель, одержавший к тому времени 158 побед. Неудачная попытка выпрыгнуть с парашютом из потерявшего управление истребителя привела к сильному удару пилота о хвостовое оперение самолета, парашют не раскрылся…
Вот как описывает его гибель Райнер Пёттген - летчик из его звена:
«Было утро 30 сентября 1942 года. Мой высотомер показывал 1500 метров. Мы возвращались в составе 3-го авиаотряда из рейда в район Каира без боевого соприкосновения с неприятелем. Мой "Мессершмитт" летел крыло к крылу с "Желтым 14" капитана, как бывало уже сотни раз. Часы на приборной доске показывали 11.35. Мы ни о чем не беспокоились. Что могло случиться? Я вспоминал об отчаянной схватке Ханса Йоахима тремя днями раньше, 27 сентября. На высоте двух тысяч метров он встретился с британским асом, который имел тридцать пять побед и считался рекордсменом на Северо-Африканском ТВД. Марселю понадобилось двенадцать минут, чтобы сбить его. На земле он сказал: "Такого противника я еще не встречал, — и добавил с восхищением: — Его виражи были просто великолепны".
Голос Марселя в наушниках шлемофона оторвал меня от раздумий: "У меня в кабине дым". Я посмотрел и через несколько метров, что разделяли нас, увидел под сиявшим на солнце фонарем кабины лицо капитана — белое как снег. Левой рукой он открыл заслонку, и из кабины повалил дым. Я посмотрел на карту. До немецких позиций под Эль-Аламейном оставалось три минуты лёта.
Наземная станция приняла от Марселя первый сигнал SOS. В эфире послышалось: "Что у вас происходит, Эльба 1? Прием". — "Я почти ничего не вижу", — то и дело повторял Йоaхим. Наше звено сомкнулось. Мы взяли его в центр и вели по рации. Наши возгласы: "Право на борт! Влево!" то и дело прерывались его: "Я ничего не вижу". Я крикнул ему: "Только две минуты до Эль-Аламейна".
С земли дали приказ: "Прыгайте!", но Марсель не желал покидать самолет над вражеской территорией. Он не видел себя в роли военнопленного.
Секундная стрелка часов на приборной доске сделала ровно три круга: 11.38».
Внизу, у «Дьявольского сада "L"» у одного из орудий 707-й механизированной батареи, стрелок, унтер-офицер Бауэр, приставил к глазам бинокль, глядя на немецкие истребители, и крикнул товарищам:
— Один из них горит!
Из самолета валил черный густой дым.
Но в воздухе на высоте полутора тысяч метров Пёттген посмотрел на «Желтый 14» и потом вперед. Там находилась Белая Мечеть — немецкие рубежи. Дотянет ли? Кабину заволакивал дым. Что? Что сказал Ханс Йоахим? Дыхание ему перехватывало.
— Все... я... я больше не... не могу — и снова: — Я должен... должен выбраться. Делаю широкий разворот влево.
Когда Пёттген рассказывал об этом годами позже, на его лбу выступал пот, точно товарищ аса переживал все случившееся вновь.
«Марсель перевернул машину на спину, фонарь кабины сорвало, словно от удара некоего огромного невидимого кулака. Теперь он должен был прыгать. "Ханс Иоахим прыгнул", — сказал я по рации. Но что случилось? Дьявольщина, его машина шла в пологом планировании. Он оставался в ней. Когда он наконец прыгнул, его ударило о хвостовое оперение.
Он падал! Падал вниз камнем. Но где же белый цветок парашюта?
Через четверть часа мы приземлились среди дюн. Одного из нас с нами не было. Одного из 12-го звена...»